Данила Филиппович

Обычный крестьянин Юрьевского уезда, отданный в солдаты, но сбежавший со службы и перебравшийся в Муромский уезд Владимирской губернии, Данила Филиппович вошел в историю как первый организатор и чуть ли не главный культовый персонаж секты «людей Божиих». Если рядовые хлысты и хлыстовки, по их собственным представлениям, суть «христы и богородицы», то есть «малые боги, ходящие во плоти» («люди Божьи»), то Данила Филиппович – это «Большой Бог», «Сам Господь Саваоф» – как величал себя Данила и как пели в «роспевцах» его преданные адепты.

У нас было, на сырой земле,
Претворилися такие чудеса:
Растворилися седьмые небеса,
Сокатилися златые колеса,
Золотые – еще огненные.

(Хлыстовский роспевец)

Пришедший с небес «Саваоф» понимался как БогОтец, породивший «в Духе» множество сыновей и дочерей, составивших впоследствии первый «корабль» (мистическое братство). «Таким образом, сей Божественный учитель – Верховный Гость, Богатый Данило Филиппович проповедовал свое учение долгое время. Сошел на землю во славе своей за 15 лет до рождения сына своего Иисуса Христа, родившегося, по предсказанию пророков и Самого Бога, в имени Ивана Тимофеевича». (И.Г. Айвазов. Материалы для исследования русских мистических сект, 1915 г.). Однако с чего же все начиналось?

По версии самих христоверов, общины которых существуют кое-где и поныне, первое свое откровение Данила получил в 1631 г. Уйдя в глухие леса, он встретил там мудрого старца Капитона – человека, навсегда переменившего его жизнь и ставшего его главным духовным учителем. Старец Капитон был фактически живой иконой: измождая и зануздывая свою плоть строжайшим постом, постоянными поклонами, старец носил на себе трехпудовые вериги (около 50 кг металла) и спал на железном крюку, больно впивавшемся ему под ребро.

Ключевым для этого сурового аскета было слово «самоуморение» – даже на Пасху последователям Капитона вместо окрашенных яиц предлагали «червленого и горького цибула, сиречь луковицы». Эти багряные сгустки горечи были знаком неприятия не только самой человеческой природы (заведомо порченой и прогнившей), но также и официальной церкви, предлагавшей в пасхальные дни веселиться и ликовать.

Совсем по-другому рассуждал Данила Филиппович. В то время, когда ученики Капитона неистово обличали никониан, доказывая им, по каким книгам спастись можно, а по каким – нельзя, Данила собрал и те и другие книги в единый тугой кулек, оттащил его на Волгу и, прибавив для тяжести пару камней, выбросил его в реку с громким возгласом, поразительно передающим всю суть хлыствоства: «Трястися надо, трястися!»

Пляска Саваофа

Здесь имелась в виду ритуальная хлыстовская пляска, которой Данила Филиппович тут же обучил своих первых последователей в окрестностях Стародуба, где и состоялось первое хлыстовское откровение. В мифологии христоверов это – крайне важный сюжет, без которого непонятной становится сама специфика этой секты.

В Стародубской волости, как рассказывает хлыстовское предание, в окружении сотен ангелов, архангелов, херувимов и серафимов на гору Городину «сокатил» (то есть спустился) Сам Господь Саваоф. Сойдя со своей огненной колесницы, Он отослал обратно на небо верное свое воинство («Саваоф» переводится с иврита как «Бог воинств») и остался на земле, приняв человеческое обличье Данилы Филипповича.

Идет слово от пророка, –
Катит солнце со востока.
Поживем мы, братцы, вкупе, –
За нас батюшка заступит.

(Хлыстовский роспевец)

Как мы знаем, Данила Филиппович к тому моменту (около 1631 г.) уже существовал, и потому Саваоф просто заменил ему внутреннюю сущность, оставив телесную оболочку в полном порядке. Отныне Данила Филиппович превратился в «живого бога» и стал именоваться среди своих людей вольных «верховным гостем», «превышним богом» или «богатым гостем». По существу, мы имеем дело с типичной для манихейства концепцией небесного близнеца, то есть разумной эманации Света, проявляющейся в мире под разными оболочками, отчего сама она не умаляется, а носители этих оболочек (в манихейской истории – Орфей, Мани, Пифагор, Зороастр и т.д.) оказываются тождественными. Эта световая сущность близнеца открывается отнюдь не каждому и в полном виде присутствует лишь в посланных свыше вероучителях или «живых богах». Остальным же дается быть лишь «людьми Божьими» – помощниками и служителями этих «богов».

Эманация – распространение Божества в мире материи, происходящее от преизбытка Божественной творческой мощи.

Ощутив себя Саваофом, Данила Филиппович водворился в деревне Старой, что находится неподалеку от Костромы. Именно сюда стали съезжаться для выполнения культовых практик «люди Божии», почитавшие Данилу Филипповича как Саваофа, а тот дом, в котором он временно проживал – как «дом Божий». Город Кострома тут же стал называться «Горним Иерусалимом», а кружившие вокруг Данилы восторженные «менады» превратились в «богородиц».

Живое слово «верховного гостя» было для них последним авторитетом – всякие споры книгочеев быстро отступили на второй план. «Зачем читать книги, когда сам Бог посреди нас?» «Зачем нам Ветхий Завет, писанный по-еврейски, когда сам Бог Саваоф стоит посреди нас и говорит по-нашему?» – примерно так рассуждали последователи Данилы, быстро сплотившиеся в крепкую харизматическую общину.

Главным ритуалом этой общины было так называемое радение или «кружение в духе». У хлыстов говорилось, что на правильно совершающих радетельный ритуал «дух накатывает», после чего они становятся воплощением высшей сущности. Говоря языком самих христоверов, эта сущность, хранившая до поры до времени «древнее молчание», «разрешает (то есть, отверзает) уста» и открывается своим детушкам («белым голубяткам»). Так приходит на Землю новый пророк хлыстовской общины.

Эра пророчества

После того как Данила Филиппович вознесся обратно на Небо, – вышло это на 1 января 1700 г. (отсюда, по хлыстовским поверьям – смещение Нового года), в роли такого же свыше посланного «мессии» стал выступать Иван Тимофеевич Суслов, трижды убиенный «злыми иудеями» (теми, кто в него не веровал) и трижды воскресший во плоти и в славе.

После него роль «верховного гостя» стал выполнять Прокофий Данилович Лупкин, принявший на себя этот крест в начале XVIII в. и пронесший его до самой смерти в 1732 г. Будучи экстатичным эпилептиком, Прокофий Данилович был подвержен особенным состояниям, не каждому свойственным и по сути близким к визионерству. Так, он рассказывал, что во время молитвы его как бы «поднимало Духом Святым». Дух накатывал сам собой – это приводило к восторгу и крепило уверенность в собственной миссии.

В этих типично хлыстовских «накатываниях духа» особенно важны три момента: во-первых, отсутствие четкой идентификации этого духа с какой-либо из ипостасей Святой Троицы: духа могли называть и Саваофом, и Духом Святым (Духом Божиим), и собственно Иисусом Христом. Имелось в виду лишь определенное состояние, имена для которого выбирались произвольно – да и что вообще значат эти имена, когда «дух накатывает»?

Во-вторых, накатывание этого духа могло продолжаться временно (как в припадках Лупкина или во время радения), но могло растянуться на целую жизнь, превратив обычную женщину в «богородицу», а мужчину – в «христа», «христа-среди-нас». Доверие хлыстов к прижизненно обожествленному человеку было огромным: как рассказывал один очевидец, на такого «христа» «молятся как на Бога, к нему обращаются со всеми нуждами, он может располагать не только имуществом и честью, но и жизнью и смертью каждого члена общины». (П. Добромыслов. «Несколько слов о современной хлыстовщине». Миссионерский сборник, 1895 г.). «Непогрешимость папы, божественность далай-ламы, хутухт и хубильханов ничто в сравнении с непогрешимостью и божественностью хлыстовского или скопческого Христа или пророка». ( П.И. Мельников (Андрей Печерский). «Белые голуби»). «Слово, жест их богородицы – и село готово кинуться в огонь, готово зарезать или зарезаться», – добавляет Василий Розанов («Апокалипсическая секта (Хлысты и скопцы)»)

Наконец, примечательно то, что граница между imitatio Christi (подражанием Христу) и доктриной реального Воплощения была минимальной. Каждого из своих «христов» члены хлыстовской общины почитали таким же сыном человеческим, каким был и Христос-Спаситель из Палестины. «Русский Христос» был даже по-своему понятнее и ближе, так же как «русский Саваоф» Данила Филиппович был понятнее и ближе Саваофа еврейского. По сути, мы имеем здесь дело со знаменитой теорией аватары, предполагающей реинкарнацию («откровение» или «изобретение», говоря языком хлыстов) Божества в ходе мировой истории.

По разным подсчетам, таковых «христов» было еще до Данилы Филипповича шесть или семь: это Аверьян (при Дмитрии Донском: о нем есть хлыстовская песня), Иван Емельянов (открывшийся и замученный, по словам другой хлыстовской песни, при Грозном, которого будто бы обличал за жестокость), Суслов, Лупкин, Петров и госу- дарь Петр Федорович (он же Кондратий Селиванов!), в лице которого, по словам хлыстов, «открылся Вышний в престоле суда» (тамбовские хлысты седьмым Христом считают Аввакума Копылова). (Н.И. Барсов. «Русский простонародный мистицизм». Сообщение, читанное в этнографическом отделении русского географического общества 13 мая 1869 г.).

Постоянные повторения «мессианской судьбы» с жаркой проповедью новых Откровений, со страданием от рук «злых иудеев», сораспятием и воскресением в «открывшемся» новом Христе – это, фактически, все та же реинкарнация с ее вечным возвращением бессмертной Души. «Единственное (хотя, впрочем, не такое уж и единственное – А. К.) учение, которое представляет черты сходства с хлыстовским мифом об их Христах, – это индийское учение о многократных воплощениях Вишну». (Н.И. Барсов. «Русский простонародный мистицизм»). Хотя и в самом христианстве эта идея имела определенную историю.

Так, например, александрийский богослов Ориген, живший в III в. и стоявший у самых истоков церковного богословия, проповедовал учение о множественности миров. Это означало, что душа способна воплощаться в каждом из этих множественных миров, переходя с одного уровня на другой: «Кто здесь по причинам, предшествующим той жизни, сделался сосудом низким, тот, исправившись, в новом творении может быть сосудом почетным, освященным и благопотребным Владыке, готовым на всякое доброе дело» (О Началах, III, 1:21). Вплоть до того, что душа по особому промыслу Божию способна хранить в себе семя добра даже в аду, как это и было с богачом в притче о Лазаре, а также переходить после смерти в ангелов, равно как и наоборот: «Человеческий род может восполняться из космократоров» (О Началах, I, 6:3).

Похожим образом высказывались о «душепереселении» и некоторые мистики западного христианства. Достаточно вспомнить легенду о святом Франциске Ассизском, который, основав три монашеских ордена, отошел в мир иной, но, по преданию, уведомил братию, что будет каждый год нисходить в этот день в ад, чтобы изъять из него одного из братьев по вере. Рассказы о подобного рода «путешествиях по мирам», совершаемых святыми разных религий много после их телесной смерти, рассеяны по разным религиозным традициям, на фоне которых русские мистики-христоверы – это не исключение, а, скорее, особая духовная закономерность. http://www.imperia-duha.ru/article_127.html