Эффект Геллера Ури Геллер
УРИ ГЕЛЛЕРГАЙ ЛАЙОН ПЛЭЙФАЙРЭФФЕКТ ГЕЛЛЕРА
ПРЕДИСЛОВИЕ
В мире периодически появляются уникальные люди, которые благодаря их необычайным способностям и деятельности в науке, искусстве или политике способствуют возникновению новой эпохи в жизни мирового сообщества. Они, подобно горной лавине, громогласно заявляют о себе и увлекают за собой миллионы людей в своем неудержимом движении.
Именно к таким необычайно одаренным личностям принадлежит Ури Геллер, открывший новую эпоху в парапсихологии. Я рад представить нашей широкой общественности, хотя и с опозданием, его книги «Моя история» и «Эффект Геллера», в которых подробно рассказывается о многих событиях в жизни Ури. Эти книги читаются со смешанным чувством восторга и удивления и с гордостью за то; как многое порой бывает подвластно воле человека.Необходимо кратко рассказать о появлении Ури Геллера на мировой сцене. У. Геллера — эту сверх новую звезду (supernova) в парапсихологии — открыл и первым стал изучать известный американский специалист в области электроники и медицины д-р Андриа Пухарич, и уже в 1969 году слава об Ури перешагнула границы многих стран и континентов. На Ури Геллера обратил внимание американский космонавт Эдгар Митчелл, директор Института ноэтики, и благодаря его моральной и финансовой поддержке и помощи в 1972 году в Станфордском исследовательском институте в Калифорнии — в этом центре передовой науки — известными физиками Х.Путхоффом и Р.Таргом были проведены тщательные шестинедельные исследования паранормальных способностей У.Гел-лера. Но то, что увидели ученые при исследовании, обескуражило их.
В своем заключении, которое они сделали в сообщении на физическом коллоквиуме в Колумбийском университете, они высказались так: «Мы наблюдали определенные явления, которые мы не можем научно объяснить. Все, что мы можем сказать в настоящий момент, так это то, что дальнейшее исследование является безусловно оправданным».Из сказанного видно, насколько осторожны были ученые в своей оценке способностей Ури Геллера, и их можно понять, так как проведенные ими исследования поставили в затруднение не только их, но и всю мировую науку, поскольку они не укладывались в рамки физических законов. Исследования учеными деятельности У.Геллера приводили к революционным научным взглядам, они требовали пересмотра существующих научных воззрений, то есть смены научной парадигмы. Последующие исследования, проведенные с У. Геллером в разных странах мира, подтвердили этот первоначальный вывод.
Ури Геллер посетил многие страны мира со своими показательными выступлениями, и ученые почти всего мира, авторитетные специалисты — физики, инженеры, математики, врачи, парапсихологи, иллюзионисты, фотографы и другие — могли лично убедиться в реальности паранормальных явлений. В течение ряда лет способности Ури проверялись в самых различных лабораториях стран мира, и ученые убедились, что все это не массовый гипноз, не иллюзия, не эффект внушения, а реальные психофизические явления. Исследования ученых с У. Геллером были представлены в обширной монографии «Документальные материалы об Ури Геллере. Научные наблюдения паранормальных способностей Ури Геллера», вышедшей в 1976 году в Бостоне под редакцией известного физика Ч.Пана-ти.
Научные материалы, представленные в этой книге, поражают своей необычайностью, и они могут вызвать недоверие у многих ученых. Достаточно хотя бы кратко только перечислить то, что показал Ури Геллер ученым. Ученые убедились — и миллионы людей были этому свидетелями, — что Ури Геллер способен мысленным усилием (!) или в ряде случаев лишь только нежно касаясь пальцами руки активно воздействовать на живую и неживую материю. Он показал реально психоэнергетическую силу мысли и возможность управлять ею по своему желанию. Ури Геллер может:
действовать на расстоянии (дистантно) на металлические и другие по качеству предметы, изгибать, разламывать, разрывать их, даже если они помещены в капсулы или стеклянные трубки;
распознавать изображения, находящиеся в магнитной памяти ЭВМ, на экране телевизора при нулевой интенсивности сигнала, в закрытых двойных конвертах;
указывать местонахождение спрятанных предметов;
определять грань игральной кости, выпадающей после встряхивания в закрытой коробочке;
приводить в движение стрелку компаса;
нарушать работу магнитометра и устройства, создающего электрический ток за счет радиоактивного распада атомов;
считывать мысли у находящегося рядом человека;
впечатывать свое изображение на пленку полностью закрытого фотоаппарата;
изменять по своему желанию: вес груза, находящегося на автоматических весах; показания счетчика радиоактивного излучения; форму нитиловой проволоки, обладающей особой «температурной памятью» к первоначальной деформации; движение стрелки электроизмерительного прибора;
проводить исчезновение предметов и вновь их восстанавливать на прежнем месте (materialization and dematerialization);
приводить в движение стрелки поврежденных часов и запускать давно остановившиеся часы;
осуществлять на самолете поиск полезных ископаемых золота, нефти, алмазов и т. д.
На вопрос о том, как он выполняет телепатические или ясновидческие эксперименты, Ури Геллер ответил так: «В моем уме экран, подобный телевизионному. Он присутствует всегда, и даже когда я говорю или слушаю. Если я воспринимаю что-то, изображение этого появляется в виде картины. Я не чувствую этого, я действительно вижу (курсив У. Геллера. — А.Д.) это».
Следует отметить некоторые особенности выступлений Ури Геллера. Для выполнения психокинетических экспериментов Ури нуждается в присутствии других людей, как-будто бы он подпитывается энергией от них. Кроме того, замечены еще поразительные эффекты — способность обычных людей «заряжаться» от Ури Геллера и последствие его влияния. В результате простые люди получают возможность выполнять такие же действия, какие в высшей степени доступны лишь У. Геллеру и перечислены выше. Специалисты в области физики, профессора Д.Тэйлор («Сверхумственные способности», 1975) и Д. Хастед («Изгибатели металла», 1981), описали в указанных в книгах, вышедших в Лондоне, много достоверных случаев, когда после телевизионных выступлений У. Геллера психокинетические действия выполняли дети. Интересно также, что после выступлений У. Геллера в окружающей среде наблюдается спонтанное изменение разных предметов — изгибаются вилки и ложки, трескаются чашки и стаканы, разрываются кольца и браслеты, цепочки. Эффект последействия — одно из значительных явлений в выступлениях У. Геллера.
Изучая материалы о выступлениях У. Геллера, я часто встречал заключения специалистов, что производимые им феномены, эффекты являются подлинными, настоящими. На английском языке слово «подлинный» обозначается как genuine. Мне думается, что авторы научных исследований допускают одинаковую ошибку: им следовало бы сказать не как они пишут «Uri Geller is genuine», а «Ури — гений!» («Uri is genius!») Добро пожаловать, Ури Геллер!
А. П. Дубров,
доктор биологических наук, член-основатель Международной ассоциации по исследованию проблем психотроники и член Президиума Всесоюзного комитета по проблемам энергоинформационного обмена в природе Союза научных и инженерных обществ СССР
ЧАСТЬ IВо всех направлениях(Гай Лайон Плэйфайр)
Глава 1. Еще раз об Ури
«Смотри, — сказал Ури, — вот то, что я делаю».
Он взял кофейную ложечку, которую я предусмотрительно принес с собой, зажал ее между большим и указательным пальцами правой руки и начал слегка поглаживать рукоятку указательным пальцем левой руки.
Я смотрел с таким вниманием, с каким, наверное, никогда в жизни ни на что не смотрел. Десять с лишним лет я ждал встречи с этим противоречивым человеком, о котором так много спорили, из-за которого, казалось, весь мир разделился на два непримиримо враждующих лагеря: один из них называет его величайшим в истории демонстратором паранормальной или психической энергии, а другой пытается доказать, что он всего лишь необычайно искусный шарлатан.
Надо сказать, что это была моя собственная ложка. Я получил ее и еще одну такую же в подарок от голландской кофейной компании несколько недель назад и теперь не спускал с нее глаз в течение трех или четырех минут с момента, когда вручил ее Геллеру, и до тех пор, пока он не вернул ее мне.
«Ты захватил фотоаппарат?» — спросил он, потерев еще немного ложку указательным пальцем левой руки.
Ага, сказал я про себя. Он отвлекает меня. Пока я буду рыться в сумке, искать фотоаппарат, взводить затвор, он совершит быстрые пассы и элементарно согнет ложку при помощи мускулов, без всякой психической энергии.
Этого шанса я ему не дал. Мои глаза неотрывно следили за ложкой, когда я наклонился, чтобы взять камеру. Полуавтоматический фотоаппарат «Олимпус» не требовалось наводить, и с такого маленького расстояния я мог снимать, не глядя в видоискатель.
Меня предупреждали, что Ури не сидит долго на одном месте, что он любит быстро вышагивать по комнате туда-сюда и этим отвлекает внимание людей. Однако он продолжал сидеть на своем велотренажере.
«Мне необходимы физические нагрузки каждый день, иначе я утрачу свою энергию», — объяснил он и в течение примерно десяти минут энергично крутил педали, прежде чем продемонстрировал мне эту энергию.
«Она уже гнется!» — воскликнул он, после того как я сделал второй снимок. Я ничего не ответил и щелкнул в третий раз.
Тут он закончил крутить педали, взял ложку и поднял ее почти на уровень плеча.
«Теперь она будет сгибаться до тех пор, пока не согнется до У0°», — заверил он меня.
Ложка, вне всякого сомнения, погнулась, но я все же не мог с уверенностью сказать, что он не помог ей в этом при помощи пальцев. Мне и в самом деле не хотелось утверждать, что-нибудь определенное до тех пор, пока не проявлю пленку, не увеличу снимки и не изучу их тщательнейшим образом.
Я на всякий случай щелкнул еще два раза. Ури не сделал ни одного подозрительного движения и не старался как-то внести меня в заблуждение.
В тот же день, просидев пару часов в фотолаборатории, я смог удостовериться, что угол сгиба у ложки заметнее всего увеличился в промежутке между четвертым и пятым снимками, хотя правая рука Ури и пальцы левой руки не изменили своего положения. Кроме того, я заметил, что ложка продолжала сгибаться и в тот момент, когда я делал свой последний снимок.
Все это было поразительно.
Сразу после демонстрации зрительного психокинеза или физических изменений, вызванных мысленным посылом, Ури вызвался продемонстрировать мне еще один вид своей энергии — телепатию. Он попросил нарисовать что-нибудь в блокноте, а затем попытаться мысленно спроектировать ему этот рисунок.
Я держал блокнот параллельно груди и делал движения ручкой, которые не имели никакого отношения к тому, что я на самом деле рисовал. Это, полагал я, помешает ему угадать, что именно я рисовал по движению ручки и по звуку, производимому ею. То, что я в действительности нарисовал после того, как Ури пришел в нетерпение и попросил меня поторопиться, была маленькая головка и корона с тремя точками над ней. Пока я рисовал, он отвернулся от меня и прикрыл глаза руками. Затем повернулся ко мне.
«Теперь посмотри мне в глаза и мысленно передай мне, что ты нарисовал», — сказал он, пронзив меня взглядом своих больших почти абсолютно черных глаз.
Мне не хотелось долго смотреть в эти глаза.
Поэтому, мысленно воспроизводя рисунок королевской головки, я продолжал медленно водить глазами.
«Я не получаю сигнал», — сказал он, и я попробовал еще раз. После этого он нагнулся вперед, взял свою тетрадь и что-то быстро в ней набросал. «Не думаю, что это правильно, — сказал он, — но это все, что я получил».
В подобном эксперименте важно, чтобы вы увидели воспроизведение своего рисунка до того, как другой увидит оригинал. Иначе несколько быстрых штрихов тонким карандашом, укрепленном на подушечке пальца, — это все, что необходимо для того, чтобы откорректировать рисунок. Я с удовлетворением отметил, что он не пользовался таким карандашом. К тому же я первым увидел его рисунок, до того как он увидел мой.
Как он и сказал, рисунок был неверным, или не совсем верным. Однако между двумя рисунками были интересные сходства. Он нарисовал три круга: из одного в разные стороны торчали четыре линии, другой был похож на ухо кошки, наконец, последний изображал голову кошки с ушами, глазами и усами.
Голова кошки поразительно походила на мою человеческую голову и по размеру, и по форме. Ури взял мою ручку и сделал на моем и своем рисунках две отметки, наверху и внизу обеих головок. «Если ты измеришь расстояния с помощью миллиметровой рулетки, убедишься, что они полностью совпадают».
Позже я измерил — действительно, так и было. Снова я был поражен. Если это была ловкость рук, это была высококлассная работа.
«Видишь, — сказал он. — Все, что я делаю, я делаю по-настоящему».
У меня не: было причин с этим не соглашаться. Было ли то, что он продемонстрировал фокусом или психическим воздействием на ложку и на сознание, — это было на самом деле. Ложка погнулась, рисунок был хотя бы частично воспроизведен — и все это без помощи каких-либо видимых методов. Существование его психической энергии казалось мне вполне реальным.
И все же….
Хотя мы тачали переписываться с Ури более десяти лет на зад и у нас были общие знакомые, мы ни разу до этого не встречались. Я пристально следил за его карьерой с начала 70-х годов, с: того момента, когда он стал известен за пределами Израиля, и собрал за эти годы большое досье на него в надежде, что когда-нибудь напишу о нем. В середине этого десятилетия мне стало ясно, что он был либо величайшим телепатом, либо величайшим шарлатаном. Как и многие другие, я не знал, кем же; все-таки в действительности…
Прежде чем мне удалось это выяснить, я утерял с ним всякую связь, и в последующие годы все, что я о нем слышал, было слухами, большинство из которых были нелестными: он утратил свою энергию, его разоблачили, он ударился в бега, он сбежал в Мексику и т. д. В то же время говорили, что ему удастся каким-то образом делать большие деньги.
Когда в начале 1985 года я узнал, что он поселился в Англии, я не без внутреннего содрогания думал о встрече с ним. Единственная вещь, которую я в свое время написал о нем, была не очень-то лестной. И вот однажды в апреле Ури совершенно неожиданно позвонил мне из квартиры, которую он снимал буквально в нескольких минутах ходьбы от моего дома. Я был, мягко выражаясь, удивлен. У моего порога находилась самая противоречивая в мире знаменитость — и приглашала меня в гости.
Я с радостью принял приглашение, хотя в голове мелькнуло подозрение. Интересно, думал я, неужели он так сильно нуждается в рекламе, что приглашает к себе домой писателей? Действительно ли он утратил свою энергию и пытается ли он сейчас ее вернуть?
Из брошюры на столе портье в доме, где он снимал квартиру, я выяснил, что рента за проживание составляла 800 фунтов стерлингов в неделю. Портье позвонил по нужному номеру и, не получив ответа, бросил: «Попробую позвонить в другую квартиру!» Оказывается, Ури Геллер и его семья снимали сразу две квартиры! Его месячная квартплата была такой же, как мои расходы за год, а ведь он жил здесь уже в течение двух или трех месяцев.
Он встретил меня как брата, которого сто лет не видел, и сразу же поинтересовался, как идут мои книги, над чем я сейчас работаю и где живу. Мы поговорили об общих знакомых и сошлись во мнении по поводу их деятельности. Я почувствовал, что он проявляет искреннюю заинтересованность, а не простое любопытство. Я спросил: «Чем вы в последнее время занимаетесь?»
«В данный момент я ищу золото, — ответил он, — а до этого…» И он принялся перечислять названия многонациональных корпораций, разведывательных организаций и даже имена одного или двух государственных руководителей. Очень скоро я достиг состояния, которое писатель Рене Хайнес назвал порогом страха, — состояния, когда мозг уже не удерживает информацию об обсуждаемом предмете, более того — отторгает ее.
«Люди постоянно спрашивали меня: „Если ты такой телепат, почему до сих пор не миллионер?“ Что ж, теперь я могу сказать, я стал им!» Я почувствовал, что он не хвастал и действительно говорил правду.
Ему не надо было быть телепатом, чтобы понять, что я на самом деле заинтересован в том, чтобы написать о нем. От тех, кто вращался в литературных кругах, я узнал, что он работал над продолжением своей автобиографической книги «Моя история», вышедшей в свет в 1975 году.
«Может быть, мы могли бы поработать вместе», — сказал он.
После непродолжительного обсуждения мы пришли к соглашению о том, как мы будем писать эту книгу: он будет наговаривать текст своими словами на диктофон, а я буду выступать в качестве интервьюера и редактора. Затем он будет вычитывать отредактированный текст, делая необходимые поправки. Я напишу отдельный раздел, в котором свяжу историю Ури с новейшими исследованиями в области психологии, а также попытаюсь ответить на вопросы, на которые ему трудно ответить непредвзято, например: «Существует ли он на самом деле? Почему многие убеждены, что нет?» И наконец, как я надеялся, мне удастся ответить на вопрос: «Что все это значит?»
Последнего вопроса можно было бы коснуться, конечно, только в том случае, если бы я убедился, что его телепатические способности действительно существуют. В самом начале нашего сотрудничества я дал ему понять, что после первой встречи я не пришел к однозначному выводу о том, обладает ли он такими способностями или нет. В этой связи я чувствовал, что он совершил величайший акт доверия, пригласив меня работать с ним, особенно после того, как я дал ему понять, что не допускаю по отношению к себе никакой цензуры, хотя и не возражаю против исправления фактических ошибок.
«Я не могу прийти к однозначному заключению после одной единственной демонстрации сгибания ложки и чтения мыслей на расстоянии, — говорил я ему, — кроме вывода, что я хочу больше знать о тебе. Я хочу от начала и до конца перечитать все, что писали о тебе и твои гонители, и твои сторонники. После этого я смогу сделать вывод. Во всяком случае, я на это надеюсь».
Если этот парень просто фокусник, подумал я про себя, он сразу же укажет мне на дверь.
«Давай, действуй», — мгновенно ответил он. После этого я должен был взять обратно большинство своих слов. Ури показал мне одну из своих спален, которая от пола до потолка была забита коробками и ящиками. Здесь были газеты, журналы, книги, аудио- и видеокассеты, коробки с фильмами и черт знает что еще. Для того чтобы все это изучить, с ужасом думал я, мне нужен минимум год.
«Остальное должно прийти в контейнере», — успокаивающе заметил Ури.
Для полной авторизированной биографии Ури Геллера время еще не приспело, решил я. Когда же оно наступит? Лет эдак через 20 или 30 для ее составления потребуется целая команда писателей, исследователей и несколько лет упорного труда. Но к тому времени материал уже будет храниться в отдельном хранилище типа Собрания Гарри Прайса в Лондонской библиотеке. Уже сейчас собранный материал мог бы занять значительные пространства, а ведь Ури не исполнилось еще и сорока.
Он родился 20 декабря 1946 года в Тель-Авиве. Его родители вынуждены были покинуть свою родину, Венгрию, незадолго до начала второй мировой войны, во время которой Ицхак Геллер служил в еврейской бригаде восьмой армии. Необычайные способности Ури проявились еще в раннем детстве, его мать вспоминает, что столовые ложки гнулись и ломались в руках Ури, когда тому было 4 года, и часто она замечала, что Ури способен читать ее мысли.
Он пошел в школу в Тель-Авиве и, проучившись год в киб-буце, поступил в Терра Санта колледж в Никосии (Кипр), куда приехал вместе с матерью и отчимом после развода родителей. Он провел там 6 лет и вернулся в Израиль, когда ему исполнилось 17. Военную службу в армии Израиля он проходил в парашютных войсках, участвовал в Шестидневной войне 1967 года и был ранен в ходе боевых действий. Затем работал инструктором в молодежном лагере, где познакомился с Шипи Штрангом. Эти предприимчивые молодые люди организовали первую публичную демонстрацию телепатической энергии Ури в зале тель-авивской школы в 1969 году. В дальнейшем Шипи Штранг станет для Ури Геллера менеджером, советником в деловых вопросах, страховым агентом и т. д.
Через год с небольшим Геллер становится одной из наиболее популярных личностей в стране. Он даже неожиданно получил что-то вроде рекомендательного письма от премьер-министра Голды Меир. Когда журналисты спросили ее, что она думает о будущем Израиля, она бросила: «Не знаю. Спросите Ури Геллера».
Противоречивые вещи стали высказываться о нем, как только он вышел на публику. 20 октября 1970 г. популярный еженедельник «Хаолам Хазе» на первой обложке опубликовал его фотографию и броский заголовок «Ури Геллер — мошенник».
В августе 1971 года исследователь, противоречивый настолько же, насколько и сам Ури, приехал в Израиль, узнав от своего друга, покойного Ицхака Бентова (он погиб в авиакатастрофе в Чикаго в 1979 г.), о телепатических опытах Геллера. Звали его доктор Андриа Пухарич, изобретатель и исследователь в области медицины с безупречной научной квалификацией и длинным списком патентов на свои изобретения, занимавшийся, в частности, разработкой мини-аппаратов для людей со слабым слухом. С другой стороны, он занимался изучением необычайно одаренных людей, включая ясновидящих, — Эйлин Гарретт, Гарри Стоуна и Питера Хуркоса и хилера из Бразилии Ариго.
В своей книге «Ури» (1974) он писал, что был настолько поражен увиденным в Израиле, что организовал с помощью астронавта Эдгара Митчелла, совершившего в свое время знаменитый полет на Луну на корабле «Аполлон-14», поездку Геллера в США и серию исследований в лабораториях США и Европы.
Самое детальное исследование было проведено в Станфордском исследовательском институте в Калифорнии позже переименованном в «СИИ Интернэшнл» и упоминаемом им в книге как «Станфорд» или «СИИ»). Здесь физики-лазерщики доктор Харольд Путхофф и Рассел Тарг в конце 1972 года в течение шести недель провели серию тестов и еще одну серию в течение 8 дней в августе 1973 г. Некоторые из них были сняты для фильма СИИ «Эксперименты с Ури Геллером» (1973) и позже были опубликованы в ведущем научном журнале «Нзйче» (18 октября 1974 г.). Подробное популярное изложение этих опытов можно найти в книге Путхоффа и Тарга «Постижение сознания» (1977) и в книге Джона Вильгельма «В поисках супермена» (1976). В обеих книгах содержалась информация из первых рук по поводу тех противоречивых слухов, которые циркулировали вокруг исследований СИИ даже после того, как они были обнародованы, и которые все еще продолжают циркулировать спустя 12 лет.
В том же 1972 году покойный доктор Уилбор Франклин, руководитель отделения психиатрии в Кентском университете в штате Огайо, провел первое исследование способности Геллера гнуть металл.
В октябре 1973 года эти исследования были продолжены исследователем в области психики военно-морских сил США Эл-доном Бердом в Центре сухопутных сил ВМС в Мэриленде. Несмотря на то что исследование не было доведено до конца, доклад Берда, выдержанный в весьма позитивных тонах, был доведен до сведения общественности и стал первым документом такого рода, опубликованным с одобрения министерства обороны. Позже Берд сам научился гнуть металл телепатическим способом и обучал этому других.
Большую часть 1974 года Геллер провел в лабораториях как подопытный кролик. Список людей, исследовавших его (все они сделали положительные отзывы о результатах своей работы), включал: д-ра Томаса П.Кухилла, профессора психиатрии университета Западного Кентукки; профессора А.Р.Г. Оуэна, ныне декана факультета математики университета Торонто; профессора Джона Б.Хастеда, декана факультета психиатрии колледжа Биркбек Лондонского университета; профессора Джона Г.Тейлора из Лондонского Королевского колледжа, который впоследствии отрекся от своих положительных отзывов; Рональда С.Хоука, исследователя в области психиатрии в лаборатории Лоуренса Ливермора в штате Калифорния.
В июле и августе 1974 года Геллер совершил поездку по Южной Африке, во время которой дал множество публичных выступлений и четыре раза выступил по радио. Д-р Е.Алан Прайс, бывший главный рентгенолог Главного госпиталя Йоханнесбурга, провел полевое изучение знаменитого к тому времени «эффекта Геллера», во время которого Ури выступал в качестве катализатора различных непонятных происшествий в домах жителей. Обобщив в общей сложности 137 свидетельств, д-р Прайс написал длинный доклад, включавший в себя множество документов и статистический анализ, в котором пришел к выводу, что «существует достаточно доказательств того, что эффект Ури Геллера на самом деле существует».
В 1974 и 1975 годах Геллер нашел время для того, чтобы его лично проверили четыре иллюзиониста, каждый из которых пришел к выводу, что его телепатические способности действительно существуют. Мы еще вернемся к их открытиям. Через год его исследовали психолог д-р Тельма Мосс из университетского колледжа в Лос-Анжелесе и д-р Альберт Дюк-рок, научный сотрудник телеметрической лаборатории ИНСЕРМ в госпитале Фош во французском городе Тюресн.
Все вышепоименованные исследования были опубликованы в «Документах об Ури Геллере» под редакцией Чарльза Пана-ти, высококвалифицированного психиатра из Колумбийского университета и автора трех учебников и нескольких популярных работ, который некоторое время был научным обозревателем журнала «Ньюсуик».
В течение этого периода «эффект Геллера» стал ощущаться во всем мире. Началось это с поездки Ури в ФРГ в 1972 году, во время которой ему приписывались такие подвиги, как остановка силой внушения эскалатора в универмаге. К этому добавлялись бесчисленные примеры того, что уже становилось его традиционным репертуаром: сгибание ножей, запускание сломанных часов, мысленная передача рисунков.
Это продолжалось в Англии, где Ури участвовал в радио- и телевизионных программах Би-би-си в ноябре 1973 года, которые привели к такому же информационному буму, который возник десятью годами ранее вокруг «Битлз». Геллермания пришла на смену битломании.
Даже такой рассудительный и серьезный журнал, как «Нью саэнтист», включился в эту компанию, уделив по меньшей ме-* ре 16 страниц и обложку номера от 17 октября 1974 года рассказу на тему «Ури Геллер и наука», который по времени совпал с упомянутой выше публикацией доклада в журнале «Нэй-че».
22 марта 1974 года газета «Дейли мейл» опубликовала результаты опроса, во время которого читателям предлагалось ответить на вопрос: «Обладает ли Ури Геллер психической энергией?» 95 процентов ответили «да».
«Эффект Геллера» распространился в Скандинавии — и даже в большей степени. Во время пресс-конференции журналисты наблюдали за гнущимися в их руках ложками, чувствовали, как шевелятся ключи, зажатые в их руках, смотрели, как Ури воспроизводит то, что они только что нарисовали или задумали нарисовать, и возвращались на свои рабочие места совершенно ошарашенные, обнаруживая, что не могут открыть двери, поскольку ключи больше не подходили к замкам. А ведь Ури к ним даже не прикасался. Во время радио- и телепрограмм, шедших прямым эфиром, заклинивало телефоны от многочисленных звонков слушателей и зрителей, которые спешили сообщить, что годами не шедшие часы вдруг пошли, а ложка или вилка вдруг изогнулась. Жаркие дебаты велись между учеными, которые были убеждены, что «эффект Геллера» заслуживает дальнейшего изучения, и теми, кто отчаянно пытался доказать, что Ури всего лишь фокусник, претендующий на то, чтобы называться телепатом.
Геллермания распространилась со скоростью урагана, захватывая Южную Африку, Австралию, Новую Зеландию, Японию, Латинскую Америку, а также основные европейские страны. Даже появление книги фокусника по имени Джеймс Рэнди, озаглавленной «Шарлатанство Ури Геллера» (1975), только добавило новые штрихи к его популярности. Автору не удалось развенчать легенду о Геллере, как он того хотел, как не удалось ему это и после переиздания переработанного варианта той же книги, вышедшей в 1982 году под названием «Правда об Ури Геллере».
Собственная книга Ури «Моя история» была переведена на 13 языков, после чего последовали приглашения в рекламные поездки по всему миру, и к концу года, когда она вышла (1975), было неясно, когда же наступит конец геллермании, если он вообще наступит.
И все же конец наступил. Наступил так же неожиданно, как неожиданно начался 3–4 года назад. И даже сегодня мы не знаем, почему это произошло. Одно из возможных объяснений предложено Колином Уилсоном в книге «Феномен Геллера» (1976): «Проводя жизнь в постоянных поездках и выступлениях, у него не было возможности попытаться разобраться в собственном внутреннем мире, где, вероятно, находится источник его энергии. Следующий этап его карьеры, этап самоанализа, должен дать ему такую возможность… Ури Геллер находится сейчас в идеальной ситуации для того, чтобы проверить истинность утверждения, что психическая энергия может быть увеличена за счет внутренней дисциплины».
Уилсон был прав. Период самоанализа действительно наступил — правда, только спустя 3–4 года. Уже к 1976 году карьера Геллера изменила курс. Действительно, временами он напоминал персонажа из книги Стивена Ликока, который «настегивал свою лошадь и мчался, как угорелый, во всех направлениях».
— Что же заставило тебя сменить образ жизни? — спросил я у Ури в первый день нашей совместной работы.
Он на мгновение задумался, а потом ответил:
— Телефонный звонок.
— Чем не начало для книги, — заметил я. — Итак…
Глава 2. Это Мексика
Портье уже начал выносить наши вещи из гостиницы к такси, которое должно было доставить нас в аэропорт. Еще несколько минут и мы с Шипи покинули бы и «Камино Реал отель», да и саму мексиканскую столицу, чтобы отправиться обратно в Нью-Йорк, завершив, таким образом, наше весьма насыщенное путешествие, во время которого мы занимались рекламой и распространением испанского варианта книги «Моя история». Я уже окидывал последним взглядом шкафы и ящики, чтобы не забыть что-нибудь важное, как вдруг в номере зазвонил телефон.
Это был Рауль Астор, глава телевизионной компании, для которой я вчера вечером записал большую передачу.
Ури, — начал он, — я звоню, чтобы сказать тебе кое-что очень важное.
Хорошо, — я взглянул на часы. — Только делай это побыстрее. Иначе я опоздаю на самолет.
Пожалуйста, — продолжал он, — задержись в гостинице, к тебе сейчас должен приехать очень важный человек.
Послушай, Рауль, — сказал я. — Извини, но я не могу никого ждать, потому что не хочу опоздать на самолет.
Ури, выслушай меня внимательно. Ты обязательно должен сделать то, о чем я тебя попрошу — дело очень серьезное!
Я поинтересовался:
— Да о чем, в конце концов, идет речь?
— Понимаешь, жена президента, только что избранного, но еще не вступившего в должность, видела тебя вчера в нашей программе. Один из ее помощников только что позвонил мне и сказал, что она хочет срочно увидеть тебя.
Я поспешил было извиниться и отказаться, но он не дал мне произнести и слова…
— Тебе лучше остаться, — резко прервал Рауль. — Это Мексика. И он стал объяснять, что в их стране президент и его жена — вот кто принимает все решения. Президент, еще не вступивший на пост, не менее важен, и то, что говорит он или его жена, нужно выполнять.
Мы с Шипи провели молниеносное совещание — он быстренько глянул в записную книжку-календарь и сообщил, что до следующего моего официального мероприятия еще десять дней.
— Послушай, — сказал он, — давай встретимся с ней, а улетим завтра. Что еще за проблемы?
Мне очень понравилось мое первое путешествие в Мексику. И отеле, где мы жили, был прекрасный бассейн, да к тому же и пристрастился к местным деликатесам — тортиллам и гуака-молс. (В то время я еще не был вегетарианцем.) Я представил, какие последствия могли бы быть, если бы я ослушался приказания Рауля, и решил остаться.
Едва Рапуль повесил трубку, как телефон зазвонил вновь. И чей-то голос на ломаном английском языке сказал, что сеньора дс Лопес Портильо уже в отеле и направляется ко мне в номер.
Это случилось так быстро, что я не успел опомниться и не вполне осознал, кто этот мой неожиданный визитер, как услышал глухой и частый звук шагов в коридоре. Я выглянул за днерь и увидел, что на меня надвигается нечто типа военной процессии. Какая-то сплошная масса людей в армейской и полицейской форме, в защитных шлемах и с переносными рациями. Их было человек двадцать — не меньше.
Затем они расступились — как Красное море разверглось перед Моисеем, — и я оказался лицом к лицу с синьорой Кармен Романо де Лопес Портильо.
Она выглядела совсем не так, как я себе ее представлял. Мне приходилось видеть многочисленные плакаты с изображением ее мужа, развешанные по всему городу конституционно-революционной партией, которая успешно правила в Мексике и регулярно избирала своих президентов уже в течение почти 50 лет. Мне представлялось, что жена этого известного человека с умным лицом скорее всего будет пожилой, скромно одетой женщиной, с седыми волосами. Вместо этого я увидел очень яркую, экзотичную и красивую женщину.
Со своими черными вьющимися волосами, большими зелеными кошачьими глазами и ослепительной улыбкой, она вполне могла сойти за не слишком молодую, но хорошо сохранившуюся актрису. На ней было яркое и довольно смело открытое платье, туфли на высоких каблуках и много косметики. Она протянула мне руку, и только тогда, опомнившись от смятения, вызванного, можно сказать, вооруженным вторжением, я наконец сообразил, кто передо мной находится.
Мы пожали друг другу руки, и она вошла ко мне в комнату. К моему удивлению, один из сопровождающих ее мужчин шагнул быстро вперед и закрыл дверь, оставив ее наедине со мной и Шипи. Через окно мне было хорошо видно, что вокруг бассейна ходит множество людей, одетых в военную форму. Мы были окружены.
Она отказалась от предложенного ей стула, села на мою кровать и, не теряя времени даром, объяснила мне, зачем пришла.
«Я видела вас в телевизионной программе, — возбужденно начала она на хорошем английском. — Это было невероятно. Вы знаете, я держала в руках сломанные часы, и они начали ходить. А у сына согнулась ложка, — словом, все это было как фантастика. Боже мой, я всю жизнь мечтала встретить кого-нибудь, вроде вас. Я очень интересуюсь всеми этими вещами. И верю в них. Вы должны остаться в Мексике». Это был приказ, не приглашение.
Мы проговорили два часа. Она хотела знать обо мне все и хотела, чтобы я знал все о ней, о ее семье, ее прошлом, ее отношении к Богу, к религии, ко всем в мире тайнам, начиная с летающих тарелок и кончая согнутыми ложками.
Наконец она поднялась с кровати. Я ожидал, что она сейчас скажет мне «до свидания» и умчится из отеля так же стремительно, как появилась, но вместо этого она издала еще один приказ.
«Вы поедете ко мне домой, сейчас».
Разумеется, мне еще не приходилось разъезжать по мексиканской столице в одной машине с женой будущего президента. Мы решительно вторглись в движение, окруженные мощным эскортом мотоциклистов со включенными сиренами. Она сидела спокойно и постоянно передавала по рации указания своему окружению, которым уверенно руководила. В ее «Форде» были всевозможные отделения для радио, магнитофонов, компакт-кассет, записных книжек, карандашей и ручек, косметики. Большинство из них были расположены на панели у заднего стекла машины. Когда я позже приобрел «Кадиллак», то оснастил машину таким же образом.
Наш президентский кортеж выехал из города, проехал по пригороду и в конце концов остановился около современной ниллы, занимавшей около акра земли и окруженной высоким забором. Несколько полицейских машин уже находились возле ворот виллы.
Когда мы вошли в гостиную, я сразу заметил необъяснимо большое количество музыкальных инструментов, в основном пианино различной формы, размеров, современные и старинные. Их было не меньше двадцати, по крайней мере столько я успел насчитать. Она тут же сообщила мне, что была пианисткой и училась у одного известного американца.
Я в свою очередь сказал ей, что мой лучший друг — известный американский концертный пианист Байрон Джанис, который учился у великого Горовица.
Ее великолепные кошачьи глаза загорелись. «О, — воскликнула она, — вы знаете Байрона Джаниса? Он должен приехать в Мексику и дать концерт в Беллас-Артесе».
Она провела меня по всему дому и представила своей матери, исключительно приятной пожилой женщине, которая была очень приветлива со мной. Затем она показала мне кабинет мужа, битком забитый книгами. Его самого дома не было. Как выяснилось, он был на службе, являясь пока еще министром финансов уходящего президента Луиса Эчеверриа.
Несмотря на то что мы провели в ней всю оставшуюся часть дня, у нас практически не было возможности поговорить, так как нас постоянно прерывали какие-то официальные люди и слуги, входящие и выходящие с бумагами и документами. Наконец она объявила, что мы должны ехать на ужин к одному из ее друзей.
Как только мы вошли в ресторан, звон ножей и вилок прекратился и воцарилась полная тишина. Назвать синьору де Лопес Портильо сильной личностью — это значит ничего о ней не сказать. Она была не только женой истинного президента, но и сама обладала властью над людьми и, как я успел понять, всегда добивалась желаемого. Перед завершением этого длинного и сбившего меня с толку дня я наконец узнал, какие планы она имела по отношению ко мне. Сегодня, оглядываясь назад и вспоминая, к чему все это привело, я прекрасно осознаю, как удачно поступил, не улетев тогда в Нью-Йорк.
Некоторые латиноамериканцы забывают о своих обещаниях на следующий же день после того, как дают их. Она была не из их числа. И назавтра она по всем правилам этикета представила меня своим детям: юным дочерям, Кармен и Паулине, и сыну, Хосе Рамону, которого близкие звали Пепито. Это был очень яркий и одаренный молодой человек лет двадцати, любитель астрономии, проявлявший живой интерес к современным научным исследованиям, в том числе и к изучению моего феномена.
Были безотлагательно проведены и необходимые приготовления для моей встречи с будущим президентом. Хосе Лопес Портильо, 55 лет, сделал блестящую карьеру адвоката, а затем профессора политологии в Мексиканском национальном университете, прежде чем взял на себя заботы о финансах страны. Несмотря на возраст, он сохранил прекрасную спортивную форму, пробегая милю в день, регулярно плавая и боксируя с грушей. Когда Пепито привел меня в его служебный кабинет, я был поражен четко налаженной системой безопасности и простотой как его внешнего облика, так и обстановки. Он сидел за самым обычным столом, одетый в типичный мексиканский расшитый костюм, без галстука.
«Только не гните ничего в этом кабинете», — сказал он с улыбкой, когда мы поздоровались. Нам дали несколько минут для разговора в присутствии Пепито, который прекрасно говорил по-английски, время от времени помогая отцу найти нужное слово. Синьор Лопес Портильо сказал, что очень рад моему пребыванию в Мексике. Ему самому не удалось увидеть мою телевизионную передачу, но он слышал о ней очень много и сделал вывод, что она произвела большое впечатление на мексиканцев, и в частности на всю его семью. Он добавил, что надеется встретиться со мной еще раз, но лучше дома, чем здесь.
Несмотря на его шутливое указание ничего не гнуть в кабинете, меня не покидало чувство, что это как раз то, чего он от меня ждет. И поэтому, когда я предложил ему провести демонстрацию прямо здесь, он быстро послал за ложкой. Секретари и охрана столпились в кабинете, чтобы тоже немного отвлечься от своих обязанностей.
Я взял ложку и погладил ее, так, как всегда это делаю. Очень скоро она начала гнуться, к всеобщему удивлению и удовольствию. Президент сидел и смотрел, не мигая. Затем попросил принести другую ложку.
Я хотел объяснить ему, что не могу гнуть одну ложку за другой. После того как я сгибаю первую, мне нужно какое-то время, чтобы психологически восстановиться, прежде чем сделать еще раз. Все дело в том, что физическая и умственная энергии, необходимые при этом, истощаются. В тех редких случаях, когда мне все-таки приходится гнуть несколько предметов за короткий промежуток времени, я замечаю, что в первый раз мне это удается на 90°, во второй раз — на 60°, в третий — на 30°, а в четвертый раз предмет может вовсе не гнуться. Для меня согнутая ложка — это что-то вроде визитной карточки и доказательства того, что я — это я. И обычно я проделываю это один раз.
Извините, пожалуйста, господин президент, — начал я, — но я не могу…
Нет, нет, нет, — прервал он. — Я сам сделаю это.
Я обратил внимание на то, что каждый раз, когда я сгибаю ложки перед высокопоставленной публикой, будь то президенты, премьер-министры, генералы или председатели палат, их реакция обычно отличается от общепринятой. Они почти всегда хотят тут же сделать то же самое. Мне кажется, что они думают примерно так: «Я здесь главный человек, почему же я не могу сделать того же?»
Лопес Портильо был не более удачлив, чем все остальные. Он продолжал гладить свою ложку в течение нескольких минут, пока не оставил ее с добродушной улыбкой. Я думаю, ему действительно очень хотелось, чтобы ложка согнулась.
Я был снова приглашен в его дом — теперь уже самим хозяином, и по этому случаю моя новая знакомая (Манси, как она просила называть ее) выполнила еще два своих обещания. Первое заключалось в официальном приглашении на торжественное вступление ее мужа в должность, назначенное на 1 декабря 1976 года. Другое состояло в представлении моей персоны нынешнему президенту Эчеверриа. Таким образом, не успел я полностью оправиться от удивления, вызванного встречей с человеком, которому вскоре предстояло стать главой большого государства, как мне уже предлагали познакомиться с настоящим президентом.
И снова я ехал в сопровождении такой мощной колонны мотоциклистов и автомобилей, что просто волосы дыбом вставали. На этот раз целью путешествия был Лос-Пинос — мексиканский Белый Дом. Меня ввели в огромный, безукоризненно чистый вестибюль этого великолепного белого здания с блестящими полами и элегантной мебелью, инкрустированной мексиканским орнаментом. Там царила полная тишина, что было особенно приятно в контрасте с шумным путешествием.
Внезапно у меня возникло ощущение, что я одет каким-то неподобающим образом. Вероятно, я должен был быть в галстуке, хотя, как и большинство евреев, я не ношу галстука, и тогда, в Мексике, у меня, кажется, не было с собой ни одного. Более того, у меня не было даже костюма. «Ну ладно», — подумал я, — Лопес Портильо был тоже в открытой рубашке, так что, может быть, это вполне приемлемая форма одежды даже в присутствии главы государства. Так, по крайней мере, я надеялся.
Тишина была нарушена тем, что распахнулась огромная деревянная дверь и меня впустили в кабинет президента. Там я испытал еще одну неловкость. В кабинете находилось несколько человек, и ни один из них не сидел за столом, предназначавшимся для президента. А так как я никогда не видел фотографии Эчеверриа, то, разумеется, не имел ни малейшего представления, который из них он.
«Так, Геллер, — сказал я себе быстро, — используй свои психические возможности и ради Бога подойди к нужному человеку». Кажется, это сработало, так как мне все же удалось найти его сразу. Как это принято в таких случаях, я сказал президенту через переводчика, какая честь для меня быть приглашенным к нему и как сильно я успел полюбить его страну за то короткое время моего пребывания здесь. Я ожидал услышать столь же формальный ответ, но первая же его фраза звучала так: «Вы можете помочь нам найти нефть?»
Он произнес это с улыбкой, и я решил, что он, возможно, шутит. Предполагаю, что и он тоже подумал, что я шучу, когда услышал мой ответ: «Конечно, господин президент. По крайней мере, я постараюсь, хотя ничего не могу гарантировать». Как выяснилось впоследствии, никто из нас в тот момент и не думал шутить.
Я провел около 25 минут в кабинете президента, и за это время мне удалось согнуть ложку, продемонстрировать сеанс телепатии и, кроме того, оказать ему неожиданную услугу. В какой-то момент он протянул мне старые часы, сказав, что они не ходят уже целую вечность, и спросил, смогу ли я заставить их ходить. По счастью, мне удалось это сделать, и я покинул кабинет, оставив его хозяина в раздумье относительно нашей короткой аудиенции.
Вскоре после этого со мной связался Рене Леон, один из ведущих мексиканских импрессарио, с которым мы молниеносно договорились о проведении моего выступления в самом большом театре города.
Утром в день представления со мной произошел неприятный инцидент. Увы, с такого рода случаями часто приходится сталкиваться людям, которые становятся знаменитостями. Кто-то позвонил мне в отель и быстро заговорил на испанском языке, не обращая внимания на мои протесты и объявления, что я не понимаю ни слова из того, что он говорит. Я тотчас же связался с Манси, и она не мешкая направила ко мне пару крепких ребят из своей охраны, получивших от нее приказ не отходить от меня ни на шаг. Я рассказал им о неожиданном звонке, повторив несколько слов, которые мне удалось как-то запомнить, например слова «бригада» и «бомба», при которых они слегка побледнели.
Тем не менее они беспрекословно подчинились приказу. Представление началось в назначенное время. Но когда я вышел на сцену, то первое, что бросилось мне в глаза, — это масса людей в голубых формах. На каждого зрителя приходилось, судя по всему, не меньше двух или даже трех блюстителей порядка. Перед самой сценой стоял плотный кордон полицейских, держащих наготове оружие. Позже мне рассказали, что на улице вокруг театра, где я давал представление, патрулировали легкие танки. Тем не менее представление прошло успешно, несмотря на гнетущее полицейское присутствие, за которое всю ответственность несла Манси.
Моя демонстрация ей очень понравилась, и спустя некоторое время она дала мне понять, что хотела бы, чтобы я навсегда поселился в Мексике. Мне пришлось объяснить ей, что для меня это, безусловно, очень большая честь и я искренне благодарен ей за такое предложение, потому что и в самом деле чувствую себя в Мексике как дома и готов оставаться здесь так долго, как это будет возможно. Но есть некоторые объективные сложности. У меня оставались серьезные обязательства, связанные с выходом моей книги на целой дюжине языков. Согласно подписанному договору, я должен был продолжить поездку по многим странам с целью рекламы и распространения книги. Ну и кроме того, я еще не был таким миллионером, чтобы, разъезжая по всему свету, при первой же возможности возвращаться в Мексику, а затем снова срываться с места и покидать эту гостеприимную, но весьма удаленную от Европы страну.
Но Манси, которую я уже немного успел узнать к тому времени, имела уникальный дар разрешения любых проблем. В данном случае она просто велела мне срочно поехать в компанию «Аэромексико» и получить специальную карточку, дающую мне право на бесплатные полеты в первом классе любого рейса в любую точку планеты на самолетах этой авиакомпании.
Я не поверил в это, впрочем, как не поверил и служащий в штаб-квартире компании, заверивший меня, что только министр имеет такую карточку.
Манси это объяснение не устроило. «Поехали вместе», — сказала она. Сев сама за руль, Манси снова отвезла меня в штаб-квартиру компании «Аэромексико», где высказала свои пожелания на весьма выразительном испанском языке. И я через пять минут как нечто должное получил эту уникальную карточку. Взамен я подписал контракт, по которому должен был рекламировать мексиканскую авиакомпанию во всех странах мира, что я делал, расхаживая всюду в майках с надписью «Ури Геллер летает самолетами „Аэромексико“». В таких майках я несколько раз выступал и в крупных телевизионных шоу. Мексика — демократическая страна, но все же в любой, даже самой демократической, как, впрочем, и в недемократической, стране всегда полезно иметь хорошее знакомство с нужными людьми.
* * *
Молва о том, что я стал близким другом семьи Лопеса Портильо, разнеслась очень быстро. Это открыло мне двери самых разных домов. Например, мне была предложена в бесплатное пользование фешенебельная квартира на верхнем этаже небоскреба, с бассейном и всеми прочими прелестями в самом роскошном районе Мехико, который называется Зона Роса. Владелец дома, как я понял, полагал, что, проявляя такую щедрость ко мне, он сможет установить более тесный контакт с самим президентом. Если бы я был человеком развращенным, испорченным, я, по всей видимости, встретил бы свое тридцатилетие, удалившись от дел в мир роскоши, привилегий и благосостояния. К счастью, я, однако, был другим человеком и предпочитал ложиться спать с чистой совестью.
Впрочем, я со временем и так становился достаточно влиятельной персоной в Мексике, совершенно не пытаясь для этого хоть что-либо сделать. И в самом деле, за те несколько недель, которые я провел в Мексике, я стал обладателем многого из того, ради чего большинству людей приходится вкалывать всю жизнь. Та же карточка бесплатных воздушных полетов, шикарная квартира и, главное, то, что является для каждого мексиканца истинным символом высокого общественного положения, — прямой доступ к семье президента.
Какое-то время я, как челнок, перемещался из своего нового дома в другие страны и обратно, выполняя взятые на себя обязательства. Хотя у меня никогда не было постоянного местожительства с тех пор, как я уехал из Израиля в 1972 году, но все же, прилетая в аэропорт Мехико, носящий имя Бенито Хуареса, у меня было чувство, что я возвращаюсь домой. Правда, один раз в декабре 1976 года, когда я прилетал сюда на инаугурацию президента Лопеса Портильо, я испытал совершенно иные чувства. Со мной, уже начиная с трапа самолета, обошлись как с самым высоким гостем. Никогда не забуду, что я ощутил в тот момент, когда Манси выделила меня из толпы приглашенных на церемонию и приветливо помахала мне со своего места, которое находилось рядом с человеком, вступавшим на самый высокий пост в стране.
Вскоре после того, как президент и его семья переехали в Лос-Пинос, я был вновь приглашен туда, чтобы встретиться с кабинетом министров и продемонстрировать им свои способности. В тот день я лично познакомился со всеми, кто находился в высшем эшелоне власти в Мексике. Мне дали ясно понять, что я нахожусь на особом положении и в любой момент могу получить все, что мне потребуется.
Однажды под утро мне приснился тревожный сон. Где-то вспыхнул сильный пожар, и у меня возникло ощущение, что рядом с ним находится Лопес Портильо и он в опасности. Я немедленно позвонил Пепито, рассказал ему об этом сне и умолял принять необходимые меры предосторожности. Мне кажется, что он не воспринял мои слова серьезно, хотя и передал их отцу. На следующий день сильнейший пожар случился в зале, где с минуты на минуту должен был выступать президент. На Пепито этот эпизод произвел очень большое впечатление. Думаю, гораздо большее, чем все мои демонстрации сгибания металлических предметов и чтения мыслей на расстоянии.
В другой раз мне самому предоставилась возможность продемонстрировать свои возможности президенту. Одним из любимых занятий президента на отдыхе была стрельба из лука на лужайке в Лос-Пиносе. И как-то раз он спросил меня, смогу ли я, используя свои телепатические средства, направить стрелу точно в яблочко мишени.
«Я, естественно, не смету сделать это никаким другим способом, так как никогда не брал в руки лук и стрелы, — признался я честно, — и даже не умею их правильно держать». Но тем не менее я принял предложение президента, как и всегда, когда я оказываюсь перед брошенным мне вызовом, и поэтому ответил: «Попробую».
Взяв лук и стрелы, я попытался использовать всю силу концентрации, на которую был способен. Мои мысли неожиданно вернули меня к тем школьным дням, когда я вдруг стал достаточно известным баскетболистом в своей школе. Вообще-то я был плохим игроком, несмотря на приличный рост, но со штрафных я мог точно забрасывать мячи в корзину раз за разом. В игре же у меня это получалось только при условии, если никого из соперников не было рядом. Ясное дело, что я был практически бесполезным игроком в школьной команде.
«Бжик» — стрела попала прямо в центр мишени. Я был удивлен не меньше, чем президент, хотя подобные случаи у меня случались и раньше в кругу моих самых близких друзей. Удивительно, но на них они производят гораздо более сильное впечатление, чем все то, что я делал для публики или в лаборатории, где мне всегда кажется, что найдется человек, который обязательно скажет, что Ури Геллер — мошенник. Я мог бы все оставшееся место в книге уделить перечислению подобных случаев, если бы, конечно, мне удалось их вспомнить. Но лучше я расскажу о некоторых из них по ходу повествования.
Что же касается Манси, то мне не нужно было ее ни в чем убеждать. Мы стали самыми настоящими друзьями, и она, не таясь, рассказала мне о своих очень личных переживаниях и беспокойствах, которых, несмотря на богатство и положение, она имела предостаточно. Как и всем, ей нужен был человек, которому она могла бы довериться, и поэтому неудивительно, что постепенно стали расти слухи о том, что я стал для нее больше, чем просто друг семьи.
Я не мог осуждать сплетников. Мы с Манси, действительно, всегда появлялись открыто, и потом, где бы она ни была, ее всегда окружали представители прессы и официальные фотографы. Так что вряд ли какие-то отношения могли бы быть столь открытыми, как наши. Нам, я считаю, еще повезло в том смысле, что мексиканская пресса относится к своим государственным деятелям с гораздо большим уважением, чем это принято в большинстве других стран.
Когда мы ходили в ресторан, — а было это регулярно — Манси просила ресторанных музыкантов сыграть одну из романтических «мариачи» или нашу с ней любимую песню, в которой были такие слова: «Мы живем, как хотим…» В такие минуты она сидела не сводя с меня глаз, как будто хотела сказать всему миру, что любит меня. Однажды вечером я почувствовал, что она заходит слишком далеко.
«Послушай, Манси, — сказал я. — Если ты хочешь, чтобы я всегда был с тобой, то должна перестать вести себя подобным образом».
В тот вечер, мне показалось, было особенно много любопытных взглядов, которые кидали в нашу сторону люди, сидевшие за соседними столиками.
Ее ответ был типичен для нее: «Меня это не волнует. И ты не спорь с Манси».
Однако она знала, где находится та черта, которую нельзя переступить, потому что слишком гордилась своей семьей, положением мужа и страной, чтобы пойти на неоправданный риск и большой скандал. Став первой леди государства, она энергично, со свойственным ей энтузиазмом взялась за свои новые обязанности, особенно в области милосердия. И считала, что имеет право отдохнуть и расслабиться после тяжелого рабочего дня, что она и делала.
Однажды она пригласила нас с Шипи составить ей компанию в полете на президентском «Сабрелайнере». Тогда мне вообще нравилось летать, а тут к тому же представился столь редкий шанс. Во время полета я решил поговорить с пилотами.
«Вы знаете, — заметил главный пилот после того, как перечислил некоторые технические детали, — эти самолеты были построены по принципу истребителей. Я слышал, что американские летчики делают на них сложные фигуры высшего пилотажа, например бочку».
Я подумал, что было бы неплохо для развлечения попытаться выполнить эту фигуру сейчас, но пилот сказал, что это строжайше запрещено летными правилами. Тогда я вернулся на свое место рядом с Манси, которая записывала в блокнот тезисы для своего очередного публичного выступления, и подождал, пока она не сделает паузу и не взглянет на меня.
«Как бы тебе понравилось, если бы самолет сделал в воздухе бочку?» — спросил я ее. Она удивленно посмотрела на меня, и я объяснил ей, что это значит.
Манси тут же загорелась этой идеей. «Давай попробуем!» — не раздумывая, сказала она.
«Это твой приказ командиру?» — спросил я.
«Да. Пусть выполняет любым способом», — ответила она нетерпеливо. Я передал ее приказ, которому старший пилот был вынужден подчиниться. Он стал постепенно поднимать нос самолета вверх. Вдруг моторы «Сабрелайнера» стали переворачиваться на спину, что, я думаю, ну никак не предполагалось создателем этой машины. Манси, как и мне, очень понравился этот эксперимент, и на обратном пути экипаж предпринял вторую попытку, во время которой я заметил, что один из пилотов решил использовать предоставившуюся возможность, чтобы преподнести нам урок физики: до начала исполнения фигуры он взял полный стакан воды и держал его до конца эксперимента. Ни одна капля не вылилась из стакана.
Но, увы, не все мои воспоминания о «Сабрелайнере» относятся к разряду приятных. Как-то, когда Манси была в отъезде, ей зачем-то срочно понадобилось увидеть меня. Она позвонила и сказала, что самолет уже ждет меня.
Шипи отправился вместе со мной, что называется, прошвырнуться, и вдруг в полете начались неожиданности. Самолет стало бросать вверх и вниз, как лист, падающий с дерева. К моему полнейшему ужасу, засверкали молнии и заработали сигналы тревоги на борту самолета. На панелях у пилотов зажглись красные лампы: это означало, что отказали оба двига-. теля.
Пилоты сидели, словно окаменев, не говоря ни слова.
Я повернулся к Шипи и сказал: «Мы падаем. Похоже, это конец». Мне в самом деле так казалось. По какой-то необъяснимой причине судорожно я пытался надеть туфли, которые смял в полете. Потом закрыл глаза и молился изо всех сил, неустанно повторяя: «О, Боже, помоги нам!»
Все окончилось так же неожиданно, как и началось. Мы вышли из района грозы, оба мотора вернулись к жизни, и пилоты вновь взяли в руки управление машиной. Никто из них не обратил внимание на мою панику. Этого случая я никогда не забуду и до конца своих дней буду благодарно вспоминать мексиканских пилотов.
* * *
После инаугурации президента Лопеса Портильо я стал видеть Манси гораздо реже, чем раньше. Активное участие в многочисленных общественных комитетах и благотворительных организациях занимало у нее все дни напролет. Мы теперь виделись только вечерами, когда она могла немного отдохнуть, расслабиться, сидя на балете или концерте, или получить удовольствие от шикарного ужина в ресторане. Естественно, нас с Манси стали реже видеть вместе и поэтому пересуды вокруг наших предполагаемых серьезных отношений поутихли. Хотя, как я смог убедиться позднее, все же не прекратились.
Я все чаще уезжал из Мексики по своим делам, связанным с рекламой и распространением книги или с выступлениями на телевидении, а когда возвращался обратно, то предпочитал не слишком напрягаться и проще смотреть на вещи. Мой банковский счет рос неуклонно, и мне теперь не нужно было работать каждый день, как это было в первые годы моей карьеры. Так я незаметно для себя стал сбавлять обороты своей деятельности.
Пора было уже что-то менять в моей жизни. Тем более что мои дружеские отношения с семьей президента, как мне казалось, перестали привлекать столь пристальное внимание окружающих. Однако я ошибался, по крайней мере одного человека они, как оказалось, очень даже интересовали. Причем чисто с профессиональной точки зрения.
Так однажды солнечным утром в мою жизнь вошел Майк.
Глава 3. Список-заказ
Я лениво прогуливался вдоль витрин магазинов в Зона Роза, в нескольких кварталах от моей квартиры. Вдруг совершенно неожиданно, в тот момент, когда я внимательно рассматривал какие-то бешеные драгоценности в витрине ювелирного магазина, которых было в Мехико великое множество, ко мне подошел незнакомый мужчина и остановился.
«Эй, — сказал он, — любезный. Вы Ури Геллер?»
Я предположил, что он узнал меня, запомнив мою внешность либо на сеансе, либо в телевизионной программе.
На вид ему можно было дать лет пятьдесят. Выглядел он вполне безобидно. Я ответил ему, что да, я Ури Геллер.
«Знаете, мне хотелось бы поговорить с вами об одном деле, которое могло бы вас заинтересовать. Я знаком с вашей работой в Станфордском исследовательском институте. Вы не хотите со мной выпить?»
Его поведение показалось мне дружелюбным и простым. Он ни в малейшей степени не давил на меня. Он поразил меня своими знаниями, неподдельным интересом к парапсихологии. Я сказал, что спиртного не пью, но буду рад выпить с ним чашечку кофе.
Мы направились в ближайшую кофейню, где сели за стол. Когда он сделал заказ, то снял свои блестящие солнцезащитные очки и заботливо положил их в футляр. На мгновение наступила тишина, и я почувствовал, что в этот момент мой новый знакомый думал о чем-то очень для себя важном.
Я поинтересовался, откуда он знает о моей работе в институте.
«Ну, мы многое о вас знаем», — сказал он. Мне, естественно, захотелось узнать, кто это «мы» и чем вызван такой интерес к моей персоне. Я ждал, что он ответит на эти вопросы, и вскоре мое любопытство было удовлетворено. Он, как мне следовало бы самому догадаться, имел отношение к разведывательным службам. Я не помню сейчас точно, как он выразился, но слово «разведка» определенно было произнесено. Он предложил мне показать свое удостоверение, но я сказал, что в этом нет необходимости. (Документ ничего бы не доказал. На 42-й стрит в Нью-Йорке есть магазин, где можно купить любое понравившееся вам удостоверение).
Он снова заговорил о моем обычном репертуаре — от сгибания ложек, чтения мыслей на расстоянии, видения предметов в закрытых коробках и ящиках, до уничтожения компьютерной памяти. Уже в этом отвлеченном разговоре он сделал пару таких замечаний, которые удостоверили его гораздо лучше, чем любой документ. Он вспомнил о видеокассете, записанной во время моей работы в Станфордском институте и зафиксировавшей момент, когда часы внезапно появились перед нами, словно из воздуха. Результаты некоторых экспериментов, проведенных в то время, не были включены в книгу, и о них могли знать очень немногие люди. Затем он, как бы невзначай, заметил, что «им» известны некоторые подробности моей предшествующей деятельности, о которой никогда не было и не будет публичных упоминаний. (В 1985 году я случайно узнал, что ученые Станфордского института получили на меня досье о работе в израильской разведке. Информация такого рода могла быть предоставлена только при определенном нажиме со стороны весьма влиятельных сил. Возможно, она была получена в обмен на соответствующую любезность с другой стороны. Хотя могло быть и так, что израильская разведка просто захотела быть в курсе моих последних исследований.)
Мы беседовали около часа. Майк, так он просил меня называть его, записал мой домашний телефон и сказал, что хотел бы встретиться со мной еще как-нибудь. Ничего особенного сказано не было, но я почувствовал, что он пытается внушить мне мысль о том, что в дальнейшем мы могли бы быть друг другу полезны. Меня это определенно заинтриговало.
Он позвонил мне дней десять спустя и попросил встретиться в какой-нибудь закусочной недалеко о моего дома. У меня была уже намечена одна встреча на вечер, и я предупредил его, что не смогу уделить ему много времени.
Нам нужна твоя помощь, Ури, — сказал он, едва мы встретились. — Есть некоторые области, представляющие для нас особый интерес, но в которых мы постоянно натыкаемся на какие-то непреодолимые кирпичные стены. Вот мы и подумали, что ты, возможно, мог бы, используя свои способности, помочь, довести до конца некоторые вещи, которые нам уже не под силу.
— Что, например? — спросил я.
Подожди минутку, — он поднял руку, как-будто я прервал его хорошо отрепетированную речь. — Есть и еще одна вещь, весьма далекая от твоих телепатических способностей. Ты осознаешь, какое большое влияние имеешь у нас в стране?
Было не время для ложной скромности и я сказал:
— Да.
Вот и в этом смысле ты тоже мог бы быть нам полезен. И это далеко не все направления, в которых мы хотели бы воспользоваться твоей помощью. Некоторые из них я сейчас перечислю.
— Тогда дайте мне, пожалуйста, ручку, я запишу их, — сказал я.
— Нет, нет, ничего не надо записывать.
Я попросил его привести хотя бы один пример того, как я могу быть использован. Но вместо этого он прочитал мне целую лекцию о коммунизме, капитализме, стратегической важности Мексики, влиянии Кубы в Центральной Америке и особой роли советского посольства в Мехико. Оно, по его словам, одно из самых больших в мире — крупнейший разведывательный центр, направленный против США и Канады. По имеющимся данным, по крайней мере половина из трехсот сотрудников посольства (это в шесть раз больше, чем количество мексиканцев, работающих в московском посольстве) получили специальную подготовку в КГБ для того, чтобы заниматься военным и промышленным шпионажем под боком у Соединенных Штатов. Резидент КГБ Михаил Музанков, насколько известно, непосредственно отвечал за подготовку террористических актов и организацию революционной деятельности по всей Латинской Америке.
— Обо всем этом и еще о многих вещах мы хотели бы иметь точную информацию, — сказал он в заключение, опять не уточняя детали. Я спросил его, каким образом тут может пригодиться мое влияние на семью президента?
Он снова остановил меня жестом руки:
— Нет, нет, в данном случае речь идет о твоих уникальных способностях.
Я попытался выяснить, о чем мы все-таки говорим:
— Майк, я что-то не пойму, что для вас важнее — мое влияние на президента или телепатические способности?
— И то и другое, — ответил он. — Ури, хочу предупредить тебя — не обсуждай по телефону ни с кем то, о чем я тебе говорю здесь. Даже никому из друзей не говори об этом. А теперь мне нужно рассказать тебе немного о Центральном разведывательном управлении, или «компании», как мы его называем между собой. Так впервые в нашем разговоре было упомянуто ЦРУ. Я заметил, кстати, что Майк никогда не называл его сокращенно по начальным буквам, а только полное название.
Не так уж много среди нас тех, кто целиком и полностью поглощен сбором разведданных. Остальные ищут пути привлечения к этой работе различных специалистов. Хотя, по правде говоря, большинство из нас все же посмеиваются над возможностями использования телепатии и форм психоэнергетики, потому что у нас мало что получалось в прошлом с людьми, вроде тебя.
— А почему же вы думаете, что со мной будет по-другому?
— Мы много о тебе знаем, — и он повторил фразу о том, что я могу им помочь в некоторых вещах. Но прежде чем я ус пел спросить, о каких конкретно вещах идет речь, он уже читал мне следующую лекцию.
— В Израиле, — начал он, — лучшая в мире разведслужба, она находит иголки в стоге сена. Каким образом? Да потому что она не оставляет без внимания ни одной мелочи. Ее сотрудники могут быть на 99,99 процента уверены, что в телепатическом эффекте никакой пользы нет, но оставляют все-таки возможность и для него: а что, если он, действительно, существует? Вот почему «Моссад» все может, — он сделал паузу, словно хотел проверить, не захочу ли я что-нибудь сказать по поводу «Моссада». После этого он как бы невзначай заметил, что один его старый друг в свое время был членом Еврейской организации самообороны, Хаганах; и что он, кстати сказать, настроен произраильски. И тут резко сменил тему разговора.
— Есть в нашей «компании» люди, которым хотелось бы привлечь к работе таких, как ты, — сказал он. — Но все здесь исходит от личной инициативы — никаких приказов сверху на этот счет не поступало. В ЦРУ есть совсем небольшая группа агентов, хорошо осведомленных в вопросах парапсихологии и верящих в ее потенциал. Они уже практически готовы использовать ее возможности в своей работе. Необходимости извещать об этом начальство нет, потому что никто из официального высшего руководства этим не интересуется.
— Если это сработает — так сработает, — сказал Майк, — если же нет, то потеряно будет всего лишь несколько часов.
Время за разговором пролетело быстро, и мне пора было уходить, так как я не хотел опаздывать на намеченное мероприятие. Поэтому мы договорились вскоре встретиться еще раз, чтобы обговорить в деталях так называемый список заказов.
Я, конечно, тогда еще не догадывался об этом, но когда-то мне уже приходилось иметь прямой контакт с представителями ЦРУ. Было это в 1972 году. Как-то вскоре после моего приезда в США мне позвонил человек, который представился ученым из Вашингтона. Он поинтересовался, смогу ли я продемонстрировать свои телепатические возможности прямо по телефону, на большом расстоянии. Я ответил, как всегда отвечаю в таких случаях: «Не знаю, но могу попробовать». Тогда он сказал, что сделал рисунок в своем блокноте и сейчас смотрит на него. Не мог бы я ответить, что на рисунке?
Я тут же ответил ему, что, на мой взгляд, там было нарисовано, и по голосу почувствовал, что собеседник был доволен. Больше он ни разу о себе не напоминал. Я, конечно, не помню уже сейчас, что было на рисунке, так как подобных экспериментов мне пришлось проделывать тысячи и тысячи.
Несколько лет спустя один мой друг видел этого человека. К тому времени уже бывший агент ЦРУ, он рассказал моему другу о том эксперименте и добавил, что не сомневается в моих уникальных способностях. По его словам, некоторые из его коллег, пристально наблюдающие за моей карьерой, придерживаются такого же мнения.
На нашей третьей встрече Майк наконец-то приступил к делу.
«Я перебрасываю мяч в твою корзину, Ури, — сказал он в привычной легкой и дружеской манере разговора. — Теперь сам выбирай, что у тебя лучше получится и с чего бы ты хотел начать в первую очередь. Мы на тебя не нажимаем».
Если бы кто-нибудь из нас сумел записать «список заказов», который Майк мне предоставил, то он выглядел бы примерно так.
Если меня подвезут в удобное место к зданию советского посольства, то смогу ли я описать некоторые вещи, находящиеся внутри этого здания? Смогу ли определить, где расположен компьютерный центр в посольстве, и при необходимости стереть определенные компьютерные программы в этом центре? Смог бы «прочитать» секретный шифр кода? Смог бы назвать должность и звание людей, входящих и выходящих из здания посольства? Смог бы вычислить шпионскую сеть и их явки?
Мне показалось, что его особенно интересовал именно последний вопрос. Одним словом, это действительно было похоже на список и в нем еще было немало пунктов. Один из них показался мне совершенно утопичным.
«В определенные известные нам дни, — продолжал Майк, — ив некоторые другие дни, о которых мы не знаем, два советских дипломата садятся в самолет „Аэромексико“ с мешками дипломатической почты. Мешки прикованы к запястью этих специально обученных людей. Смог бы ты, — спросил он, — сказать, что в этих мешках — документы, компьютерные дискеты или еще что-то. В состоянии ли ты, используя свои возможности, как-то узнать содержимое этих бумаг?».
Я сказал ему, что это просто бред, бессмысленный и опасный. Мне показалось, что Майк не обиделся. Он только рассмеялся и перешел к следующему пункту. В состоянии ли я сбить с курса небольшой беспилотный самолет, управляемый дистанционно с земли? Я сказал, что это более подходяще для меня и это можно попробовать.
«Давай-ка, Ури, как-нибудь съездим на полигон и попробуем», — предложил он. Я на мгновение засомневался, серьезно ли это предложение. Как выяснилось позже, он и в самом деле говорил правду.
Затем он перешел ко второму списку, касавшемуся тех вещей, которые я мог бы сделать для него, используя скорее нормальные, чем паранормальные средства, и прежде всего свои контакты с президентом.
Но прежде, чем огласить этот список, он прочел мне еще одну краткую лекцию. Она посвящалась Мексике. Начал он с того, что Мексика хотя и демократическое государство, но не антикоммунистическое, как это, по его мнению, должно быть. Ее нейтральная позиция стала какой-то непонятной и раздражающей. Американское правительство все более обеспокоено советским присутствием в Мексике, в стране, находящейся совершенно в другом конце света от Советского Союза и не имеющей с ним практически никаких торговых отношений, в стране, которая, кстати, имеет со Штатами общую границу протяженностью свыше чем тысяча миль. Ну и вдобавок, Мексика находится прямо под боком у первого коммунистического государства Латинской Америки — Кубы. Майка не устраивало подобное положение дел, и он хотел, чтобы я что-нибудь сделал, чтобы его поправить.
«Ты должен стать настоящим другом президента, — сказал он, — говори с ним столько, сколько можешь. Пофилософствуй на эти темы, постарайся заставить его понять, что он ведет страну к тому, что она будет использоваться как база для разведывательных действий по отношению к Соединенным Штатам». Постепенно Майк стал высказываться более определенно. Жена президента поддерживает тесные дружеские контакты с одним человеком, и мы были бы заинтересованы в том, чтобы эта дружба поскорее закончилась. Он назвал имя человека, которого я знал как одного из многих, желавших поддерживать более тесные отношения с Манси. Он не был мексиканцем, у него была русская или по, крайней мере, славянская фамилия. Занимался он бизнесом, связанным с импортом и экспортом товаров, и приехал в Мексику откуда-то из Европы.
Затем Майк спросил меня, не мог бы я организовать ему приглашение на приемы в посольства социалистических стран. Если нет, то соглашусь ли я взять с собой одну девушку, с которой он меня познакомит, естественно, в том случае, если я сам буду получать приглашения.
Я ответил Майку, чтобы он сразу же исключил этот пункт. Можно было себе представить, какая реакция будет у Манси на мое появление с подружкой под руку на приеме, куда она специально для меня достает приглашение. Надо сказать, что такое предложение было не очень остроумным со стороны Майка.
Закончив перечисление заданий и попросив меня хорошенько обдумать все эти пункты, Майк вернулся к теме, которая явно представляла для него личный интерес, — парапсихология. Мне показалось, что он и в самом деле озабочен тем, что правительство не выработало никаких серьезных проектов для исследований в этой области, в то время как советские ученые, насколько известно, сейчас изучают эту проблему очень серьезно, как, впрочем, и все прошлые годы, начиная с того времени, когда только-только осела пыль после большевистской революции 1917 года. Он надеялся, что с моей помощью удастся выровнять этот явный дисбаланс, но опять же не вдавался в подробности.
За все это время мы ни разу не упомянули о какой-то возможной оплате за мои услуги. Майк знал, что я хорошо зарабатываю, и, возможно, догадывался (правильно догадывался), что я вряд ли откажусь сделать то, что в моих силах, чтобы помочь стране, столько сделавшей в прошлом, чтобы помочь моей работе.
«Какая у тебя американская виза? — спросил он в тот момент, когда я уже подумал, что наша беседа закончена. Надо сказать, он очень удачное выбрал время для этого вопроса. Может быть, он тоже телепат? Я заметил, что он уже не в первый раз угадывал то, что у меня было в мыслях. Как всякий гражданин Израиля, которому часто приходится бывать в Соединенных Штатах, я провел не одну ночь в американских консульствах по всему миру для того, чтобы получить очередную визу на въезд в США. Бессрочный штамп, разрешавший многократный въезд и выезд, означал бы для меня конец этим мучениям.
„Если тебе что-нибудь понадобится, не стесняйся, звони по этому номеру“, — сказал Майк, не дожидаясь моего ответа. Это был не его номер — я никогда не знал ни его телефона, ни даже его настоящего имени. Телефон принадлежал представителю американского посольства, которого я буду называть Томом Моррисом. Вскоре после нашей встречи я оказался в американском посольстве. Подойдя к охраннику — гвардейскому моряку, я сказал, что у меня назначена встреча с мистером Моррисом. Из-за спины охранника я увидел знакомую картину — огромную очередь желающих получить въездную визу США, широкой лентой опоясывавшую просторный зал консульского отдела. Я подумал, неужели действительно возможно, чтобы я больше никогда не стоял в этой толпе? К моему изумлению, я узнал в одном из тех, кто стоял в очереди, сына бывшего президента Эчеверриа, который так же, как и все простые смертные, был вынужден ждать своего часа. Я подумал: „Если ты больше не живешь в президентском дворце Мексики, значит, ты уже действительно никто“. Теперь я понял, почему Майк так стремился поскорее воспользоваться моей дружбой с семьей нынешнего президента. Ведь и его срок когда-нибудь кончится.
Моряк-охранник отвел меня к столику, стоящему чуть в стороне от общего зала. Там сидела секретарша. Она сразу же узнала меня и попросила пройти с ней в приемную посольства. Там было чудесно — тихо и пусто. Немного подождав, я оказался в кабинете Тома Морриса.
Мне показалось, что он обрадовался встрече со мной. Он сказал, что очень много слышал обо мне, купил книгу „Моя история“, которую считает весьма интересной. Без всяких проволочек помог мне заполнить все необходимые бумаги, затем вместе с моим паспортом передал их ассистенту, молниеносно исчезнувшему с ними.
Закончив все эти формальности, он, как и Майк, завел со мной просветительскую беседу. На этот раз речь пошла о президентской системе правления Мексики, о власти революционно-конституционной партии и их тонких, трудно уловимых взаимных связях. Я узнал массу новых для меня сведений о том, что происходит в стране, которая официально следует западной форме демократии, но на практике фактически является однопартийным государством, в котором действующий президент имеет власть абсолютного монарха. Правда, только до того момента, пока он сидит в своем дворце. Я уже только что сам имел возможность убедиться в этом.
Помощник вернулся с моим паспортом. Я не утерпел и сразу же посмотрел на ту страничку, где должен был стоять свежий штамп многократной въездной визы. Да, так и есть, он на месте. Американцы сделали мне одолжение, теперь был мой черед.
Мне предложили персональную машину с шофером, но я вежливо отказался, объяснив, что не смогу нормально работать, если кто-то будет дышать мне в затылок. И вообще я предпочитал, как и раньше, всюду ходить пешком. Поэтому мы с Шипи отправились на своих двоих по улице Кальзада де Такубайа в западную часть города, где располагалось советское посольство.
Я никогда раньше не пытался добыть информацию, источник которой находился бы внутри какого-то здания, но я не видел причин, по которым это было бы сложнее, чем любое иное проявление телепатии или ясновидения. Я делал такие упражнения не раз и поэтому здесь тоже быстро нарисовал в своей голове чистый экран и стал ждать проявления на нем какого-то текста или изображения. Иногда эти картинки бывают четкими и яркими в течение нескольких секунд, и тогда я знаю, что получил правильную информацию. А иногда они слишком быстро приходят и уходят — как правило, это бледные, неясные изображения. В таких случаях я могу угадать, а могу и ошибиться.
На этот раз я совершил несколько продолжительных прогулок вокруг здания посольства в течение ряда недель, собирая все свои впечатления и записывая их в той последовательности, в которой они появлялись. На отдельных листочках бумаги я быстро, стараясь ничего не упустить из виду, наносил все это в виде каких-то каракулей и понятных лишь мне набросков, даже не пытаясь порой вникать в их сущность. Потом я передал их Майку с небольшими пояснениями, которые мог дать.
Майк особенно заитересовался в тот момент, когда я сказал ему о системе шпионских явок. Он, разумеется, не стал мне говорить, что я вывел их на сцену одной из крупнейших шпионских драм века, одним из главных действующих лиц которой был калифорнийский делец по имени Дэлтон Ли. Сейчас он отбывает пожизненное заключение за продажу советским разведслужбам некоторых деталей конструкций суперсекретных спутников связи „Райолит“ и „Аргус“. Он несколько раз бывал в советском посольстве в 1975 и 1976 годах, а 6 января 1977 года посетил его в последний раз. Как бы невзначай он подбросил клочок бумаги через ограду и был в ту же секунду арестован мексиканской полицией.
По официальной версии, он был арестован по подозрению в убийстве мексиканского полицейского, совершенном некоторое время назад. Представитель американского посольства, который якобы случайно оказался в этот момент в советском посольстве, сумел сразу же предупредить о случившемся американские власти. Вскоре были установлены и личность подозреваемого, и истинные цели его деятельности.
Имели ли мои наблюдения непосредственную связь с этим эпизодом? Я не могу утверждать это со всей определенностью. И все же поразителен тот факт, что мексиканская полиция оказалась на месте в нужное время, словно только и ждала этого шпиона, который, естественно, не мог быть арестован американцами в чужой стране. Официально мне об этом ничего не сообщили по вполне понятным соображениям. Как сказал один из моих друзей из разведслужбы, если ты хоть чем-то полезен, то нет нужды говорить тебе, чем конкретно. Если от тебя нет проку, то ты нам просто больше не нужен.
Хотя бывали случаи, когда я мог наблюдать мгновенный результат своей работы. Майк снова завел разговор о том, смогу ли я сбить с курса управляемый с земли самолет. Мне показалось, что это не больше чем прихоть Майка, но в любом случае для меня это было значительно более веселое занятие, чем болтаться вдоль стен советского посольства и воображать, что там происходит за зашторенными окнами. Поэтому я почти без колебаний согласился попробовать.
Как-то утром Майк заехал за мной в большом автофургоне, переполненном всевозможными пакетами и ящиками. С ним был его коллега, которого он представил мне как Джека. Мы выехали за город, остановились рядом с большим открытым полем — эти двое американцев начали распаковывать содержимое фургона. Если бы там были дети, они, конечно, здорово позавидовали бы этим взрослым дядям, которые собирали модель аэроплана с яркими красными и желтыми полосами на нем. Они, конечно, позавидовали тому человеку, который держал в руках маленькую черненькую коробочку с кнопкой, при помощи которой можно поднять самолет в воздух, заставить его кружиться прямо над головой, наконец, приземлить этот самолет рядом с собой. Возможно, эти дети тогда еще не знали, что управляемые с земли самолеты уже используются военными в некоторых странах. Так что то, во что мы играли, в общем-то были не игрушки.
Джек и Майк сделали несколько проверочных полетов, чтобы убедиться в том, что все в порядке. Они несколько раз заставили самолет пролететь с одной стороны поля на другую и обратно. При этом они убедились в том, что самолет идет точно по прямой линии, что от него и требовалось.
Майк остался доволен состоянием самолета и повернулся ко мне. „Ну а теперь, — сказал он, — сбей его с курса в левую сторону“. Я сильно сконцентрировался и громко закричал: „Пойди влево!“ Маленький самолет начал медленно наклоняться в левую сторону всего на несколько градусов — не. больше чем на десять, но этого оказалось достаточно для того, чтобы изменить направление. Майк, который ни на секунду не выпускал пульт управления из своих рук и не подпускал меня к себе, сначала уставился на кнопки, а потом на самолет, не веря происходящему. Затем они с Джеком запрыгали от радости как школьники-старшеклассники во время баскетбольного матча.
„Эй, ну ты молодец! Справился!“ — кричали они. Мне тоже было приятно, что удача не отвернулась от меня при выполнении этой задачи.
Они, разумеется, захотели, чтобы я повторил все еще раз. Майк опять послал в воздух самолет, и я, выполняя полученные инструкции, во второй раз заставил самолет уйти влево.
Тогда Майк сказал: „А теперь сделай, чтобы он ушел вправо“.
Я продублировал весь процесс, но ничего не получилось. Самолет продолжал лететь по прямой, пока практически не исчез из вида, и Майк вернул его обратно при помощи управления. Решили еще раз попробовать. Снова неудачно. Не удалось мне также направить самолет ни вниз, ни вверх, и, наконец, последняя неудача постигла меня, когда я попытался снова свернуть его влево.
Мы все согласились с тем, что наш прогулка все-таки отчасти была удачной, и это мне напоминало о том, что единственный способ убедиться в том, что ты способен что-то сделать — как бы утопично это ни казалось, — это идти вперед и пробовать, пробовать. Только этот путь может принести хоть на мгновение подтверждение твоих сил и способности добиваться поставленной цели.
Меня больше никогда не приглашали повторить этот эксперимент с самолетом. Может быть, Майк просто хотел проверить мои способности на этом простом эксперименте. Думаю, что он был значительно более заинтересован в том, чтобы я продолжал свои прогулки вокруг советского посольства, воссоздавая потом картинки происходящего в его стенах.
Тома Морриса со своей стороны очень интересовало все, что делают и говорят президент Мексики и его жена, какие страны они планируют посетить. Но тут наши интересы вступили в резкое противоречие. Я вовсе не собирался шпионить за семьей, которая считала меня своим другом, и никогда не передавал никакой информации кому бы то ни было о членах этой семьи.
Тем не менее я не преминул, пользуясь случаем, намекнуть президенту о том, что в Мексике, на мой взгляд, слишком велико советское присутствие. И так уж получилось, что мое следующее разведывательное задание поступило не от американцев, а от одного из членов президентской разведывательной службы Мексики. Его речь была довольно пространна и туманна. Насколько я понял, все, что он от меня хотел, — это пройти по определенной торговой улице, дойти до магазинчика, который, по его мнению, был связан каким-то образом с нелегальной политической деятельностью и уже по крайней мере с какими-то гораздо более важными делами, нежели продажа фруктов и овощей. Я дошел до рынка, прогулялся по нему из конца в конец. В конце концов добрался до означенного магазинчика, который внешне ничем не отличался от других. Бросив на него внимательный взгляд, я увидел под прилавком стопку книг, на которых я смог, пользуясь своими способностями, прочесть название „Цитатник председателя Мао Цзедуна“, маленькая красная книжка, пользовавшаяся в то время большим спросом у последователей коммунизма китайского направления.
Конечно, такая работа по сбору информации — это очень низкий уровень. Ее никак нельзя было сравнить с тем, что ждало меня в будущем.
Но она, безусловно, имела связь со следующей просьбой от мексиканских секретных служб. Что касается американцев, то, прежде чем я получил от них новое задание, Том Моррис вдруг совершенно неожиданно спросил меня, не согласился бы я переехать жить к нему. Жил он в довольно скромном доме со своей женой и служанкой, и для меня там в общем-то было не так уж много места. Не говоря уж о том, что я, естественно, терял возможность приглашать Шипи и других своих друзей к себе в гости. Словом, я растерялся. Но Том настаивал на своем предложении, объясняя его тем, что, дескать, наступит время, когда мне все равно придется искать себе более безопасное место. А дом иностранного дипломата, безусловно, — одно из самых надежных мест, которое только можно представить в Мехико.
Кроме того, Том попросил меня в будущем обязательно присылать ему открытки изо всех мест, где бы я ни находился. В этих открытках должны быть только слова приветствия и ничего больше. Посылать их нужно в вашингтонский департамент, который занимается дипломатической почтой. Позже я узнал, что это обычная практика в разведывательных службах — самый простой путь всегда знать, где сейчас находится тот или иной человек.
В конце концов я все же согласился на странное предложение Тома, потому что подумал, что этот человек знает, что делает, и раз просит меня о чем-то — это неспроста. Ну и кроме того, ведь это именно он помог мне получить бессрочную и многократную визу, значительно облегчившую мне существование. Словом, я в последний раз нырнул в собственный бассейн на крыше небоскреба в квартире Зона Роза и собрал вещички. С этого момента дом семьи Морриса стал моим новым домом на все время пребывания в Мексике.
Свежие комментарии